С 19 июня 1944 года начались бои за Кобрин. Одни ожесточённо его штурмовали, другие упорно противостояли им. Не ожесточённых боёв, впрочем, не бывает – только степень ожесточёности меняется… Сначала артиллерия раздолбила с восточной и южной стороны всё, что понастроили для своей обороны немцы, а затем пришлось выковыривать их остатки из обломков этих укреплений, в которых они, упорно защищаясь, засели более прочно, чем раки – отшельники в раковины…
После боёв, как ни старались трофейные команды, на улицах, в огородах и на пустырях оставалось ещё довольно много брошенного испорченного, но и годного к употреблению оружия. Подбирали его все, кому оно в той или иной степени понадобилось. Степень нужды мальчишек определялась игрой в войну. Почти у каждого «игрока» в потайных местах что-нибудь да было припрятано. Наши курсы вошли в город по свежим следам боевых частей и кое-что из остатков стрелкового и холодного оружия перепало и в мои руки. Мой тайничок тоже хранил несколько единиц орудий смертоубийства, и о них, само собой разумеется, не знал никто, кроме меня. Прежде всего я берёг своё оружие от собственных родителей – как бы не отобрали, как тот красивый ножик… Этот тайник и сыграл решающую роль в спасении жизни всей нашей семьи. Если бы не он…
Тайник располагался под крыльцом дома, где мы стояли на квартире. По крыльцу много раз в течении дня топали ноги и отца с матерью, и мои. Утром его ступеньки первыми прогибались под каблуками отцовских сапог. Низенькое крылечко без перил. Серенького цвета. С изношенными досками. Сбоку две из них болтались на одних верхних гвоздях – они-то и прикрывали мой страшно секретный схорон. Никому в голову не приходило, и не могло придти, заглянуть в скучные недра старого крыльца. Кроме меня, разумеется, да старой кошки с довольно облезлым хвостом и подозрительностью к людям.
В то солнечное, но какое-то тускловатое, утро я оказался первым, кто раньше всех оказался готов к выходу из дома. Первым и вышел. Дом имел два выхода: один – тот, о котором уже рассказано, вёл на крыльцо с моим тайником; другой не имел никакого крыльца, выпуская выходящих прямо на землю и во двор. Мама называла его «чёрным ходом», а тот, который имел крыльцо, гордо именовался парадным. Отец ещё только начинал надевать на себя свою военную амуницию, мать тоже не всё ещё завершила в своих утренних делах. Кое-какое время подождать их на улице ещё имелось, заодно проведав и своё хранилище…
Оно находилось на теневой стороне дома, а захотелось выйти на солнечную. Недовольно скрипнула и с досадой хлопнула, закрываясь, дверь, я оказался на дворе. Начинался последний месяц осени, но ещё оставалось забытое летом тепло. Пожмурился на солнышко, потоптался и направился вокруг дома к крыльцу, встретить своих родителей – вот-вот должны выйти. Доски равнодушно висели на своих местах. Я наклонился к ним, открыл и… не увидел своего арсенала… Вместо него под верхним настилом крыльца лежал какой-то ящик с разноцветными, симпатичными на вид, проводочками. Вчера вечером его не было. Значит: кто-то его положил сегодня ночью. Может быть, папа?.. Зачем? И что, интересно, у него внутри?.. Еле удержался от соблазна подёргать за проводки и вытащить сюрприз наружу. Видимо, сработал инстинкт, уже успевший выработаться при обращении с нашими взрывоопасными игрушками, да и слова отца об осторожности даром не пропали.
Не мешкая, озадаченный, я побежал в дом тем же кружным путём, которым из него и вышел. Ворвался в комнату как раз в тот момент, когда отец взялся рукой за скобу двери, ведущей на крыльцо:
– Папа, подожди не открывай!
– Что такое? Почему?
– Там под крыльцом какой-то ящик стоит.
– Что ещё за «ящик»? Ты, что ли, принёс поиграть? – отец открыл дверь…
– Да не я вовсе! Его там вчера не было, а сегодня есть, а мой пистолет пропал. Это не ты принёс?
– Ничего я не приносил… Какой ещё пистолет? Да что ты выдумываешь? Ну, пойдём посмотрим. – Отец ступил ногой на порог. В эту ногу вцепился я, повиснув на ней живой гирей.
– Папа не ходи, говорю! Не пущу.
– Погоди, отец, не выходи здесь, – вмешалась мать. – Он, кажется, ничего не придумал. Лучше обойди с другой стороны и посмотри, в самом деле, чего там Стасик нашёл.
– Ну, пойдём, показывай. – Отец нехотя отступил, наконец, от опасной двери и мы, все трое, вышли через «чёрный ход».
– Ну и где он, этот твой ящик?
– Не мой он вовсе, А не знаю чей. Вот тут он, – я ткнул пальцем в сторону уже казавшегося зловещим крыльца.
Заглянув под него, отец сменил скептическое выражение лица на тревожное. Посмотрев некоторое время внимательно на «ящичек», он очень осторожно опустил доски, висящие на гвоздях, на место.
– Вот что, дорогие мои. Погуляйте-ка где-нибудь подальше, пока я за минёрами – сапёрами сбегаю… Близко к этому дому не подходите и других не пускайте. Так и скажите: заминировано, мол. Де не пугайтесь. Вот придут сапёры, разминируют и всё будет в порядке. А ты, Станислав, молодец и спасибо тебе, родной ты наш, от имени командного состава курсов и своего лично: благодарю за службу!
– Служу Советскому Союзу! – отрапортовал я по всей форме, приложив лудонь к шапке, – А за что, пап?
Отец, как взрослому, серьёзно пожал мне руку. Мама умилёно прослезилась.
Немногое время спустя прибежавшие сапёры извлекли из под крыльца ящик, очень похожий на обычный посылочный, сколоченный из фанеры, только с торчащими проводочками. Стоило отцу или любому другому человеку встать на доски над этой «посылкой» и дом взлетел бы на воздух вместе с нами… Случилось это накануне 7 ноября, а отцу недавно присвоили звание подполковника: хотели «поздравить». Ничего не скажешь: разведка у бандеровцев работала неплохо…
В сложностях отношений местных жителей к советской власти и Красной Армии разбирались НКВД и СМЕРШ, а на стенах некоторых домов всё ещё оставались расклеенный партизанами листовки и, случалось, рядом – приказы гитлеровцев.
«1 – Для гражданского населения хождение по улицам разрешается только с 6 часов утра до 17 часов 30 минут.
2 – Для удобства посетителей кино билеты, взятые на последний сеанс, будут действительны также и на право хождения по улицам до 21 часа; билеты следует тщательно сохранять и предъявлять патрулям и караулам по их требованию. Билеты действительны только на дату, помеченную в них, и лишь на проход от кинотеатра до места жительства. Всякое злоупотребление будет наказано».
В целях надлежащего воспитания кинофильмы немцы показывали только свои, не первой свежести и качества. Оккупированное население смотреть их не особенно стремилось даже от нечего делать – вот и пошли оккупационные власти на послабления. Ими, конечно, воспользовались, и даже со «злоупотреблениями». Да такими, что вскоре появился следующий приказ бургомистра:
«Несмотря на приказ о запрещении хождения по улицам города с наступлением темноты лицам, не имеющим особых пропусков и билетов в кино на день выхода на улицу в неположенное время, хождение по городу до 10 и 12 часов продолжается. Учитывая обстановку в последний раз предупреждаю:
Всем гражданам, как бойцам батальона, так и гражданским лицам, не имеющим особых пропусков, прекращать движение по городу с17 часов 30 минут. Лица, ходящие по улицам города без особых пропусков и соответствующих билетов в кино, после указанного выше времени, могут быть подстрелены или убиты часовыми.
Бургомистр.»
В городе жили и немцы – им, так и быть, разрешалось прогуливаться на час или два подольше – высшая раса, как никак, должна дышать хоть и оккупированным, но всё-таки свежим воздухом. Патрули и караулы доверяли только «аусвайсам» – пропускам, выдаваемым военными комендатурами. Получить их можно было, без лишних хлопот, под предлогом, например, поездки в деревню за продуктами, для выменивания вещей на продовольствие. Для этого необходимо было всего лишь написать заявление в ортскомендатуру и сунуть вместе с ним паспорт. Если обернуться туда и обратно в течение дня не удавалось и необходимо было где-нибудь заночевать – не миновать поклониться старосте деревни, назначенному военной властью оккупантов. Тот внимательно изучал документы и, если они не возбуждали у него подозрений, сомнений и вопросов, милостиво разрешал переночевать.
Бургомистры и старосты после своего назначения, в свою очередь, немедленно получали приказы об их обязанностях, правах, ответственности и правилах поведения. Стандартные.
– «За всякое партизанское нападение, случившееся в районе населённого пункта, жители последнего привлекаются к ответственности. При том в случае недосмотра местного населения из него будет расстреляно такое количество людей, которое будет не менее удвоенного числа пострадавших от партизан немецких солдат.
